© Copyright Валерий Юдин, 2003
Чтения в клубе холостяков.
Одной девушке очень хотелось некоего молодого человека, ... который, впрочем, был старше её лет на десять.
А она ОЧЕНЬ стеснялась ему в этом признаться.
А он, в свою очередь, с ОЧЕНЬ большим трудом внушал себе, что ему этого вовсе и не хочется. Хотя, при случае, с удовольствием рассматривал её точёные и вечно почти полностью оголённые ноги, а также упругую, прекрасной формы попку, едва прикрытую тонюсенькими трусиками, которую девушка то и дело демонстрировала, пользуясь при этом очень нехитрым приёмом, - а именно, нагибалась ниже дозволенного по надобности и без.
А совсем же недавно, совершенно случайно, он прикоснулся рукой к её груди. Ощущение осталось в памяти как потрясающее.
И теперь внушать себе, что он её не хочет стало совсем тяжело. Тем более, что девушка постоянно допускала в отношение него различные вольности. А их с большим трудом можно было причислить к случайностям.
Например, присаживаясь с ним рядом она обязательно задевала его бёдрами, а вставая, непременно опиралась рукой о колено. Иногда , сидя с ним рядом, она умудрялась ещё и с очень невинным видом положить руку ему на член и даже на него опереться – как будто так и надо.
Конечно, будь она поопытней и постарше, то смогла бы добиться своего в два счета. Но она была только лишь глупенькой девочкой, которая хоть и осознавала вполне, чего хочет, но и сама же отчаянно боялась, что дело может зайти так далеко.
А молодой человек прекрасно всё понимал, однако сам никак не хотел себе признаться в том, что хочет от неё того же самого.
Он старался вообще ни о чём не думать, и, конечно, жесточайшим образом страдал, подавляя свои тайные устремления. Что отчасти отразилось и на его психическом здоровье, и даже на внешнем облике: он осунулся, в глазах появился нездоровый блеск; его перестала удовлетворять(только об этом тише) женщина, с которой он спал, - в общем, хорошо всем знакомые симптомы.
Однако признаться, что влюблён в ДЕВОЧКУ,
он себе позволить не мог.
И гнал, гнал от себя эти мысли прочь, а также старался пореже с нею встречаться, чтобы всё же не сорваться с катушек.
Положение этого молодого человека было тем более щепетильным, что он очень хорошо знал её родителей, более того считался хорошим их другом.
Это ужасно всё осложняло.
Родители девушки даже представить себе не могли, какие отношения складываются между ним и их дочерью. И надо думать, что их реакция последовала бы незамедлительно, если бы они хоть что-нибудь заметили.
И уж не надо быть особенно прозорливым, чтобы понять, какая это была бы реакция:" А ещё друг! Совратить девочку!.."
Короче молодой человек запретил себе думать об этой юной особе, как о предмете вожделения. Настолько, насколько вообще можно запретить себе подобные вещи.
И всё было бы хорошо, не начни она ему являться во сне. И в видах настолько соблазнительных, что как он не открещивался, всё же вынужден был признать - даже вспоминать приятно. И что, если бы его так не мучил благоприобретённый комплекс половой морали, то он бы не прочь их реализовать в натуре.
Одним словом, наш молодой человек уже давно желал юную леди всеми фибрами своей бесхитростной души, но сознание его ещё слабо боролось. Что, собственно, и не давало их обоюдному желанию осуществиться.
Но однажды...
***
Однажды он пришёл к ней домой, когда её родители уехали на дачу. Дело было в пятницу и естественно, что раз уж они уехали, то ждать их обратно надо было только в воскресенье вечером; и наша девушка, откроем секрет, её звали Оксана, - оставалась дома, в трёхкомнатной квартире одна на два дня и две ночи. Но только родители шагнули за порог, её сразу охватило предчувствие, что сегодня что-то особенное с ней обязательно произойдёт. Она очень, очень-очень хотела, чтобы сегодня к ней пришёл Он - то есть тот самый молодой человек, о котором мы говорили.
Молодого человека, если кому интересно, звали Феликс. Он был довольно хорошо сложен, в меру учён, обладал приятной внешностью. А недостаток его, самый главный и может единственный сказывался в слабости к женскому полу.
Тут он как ни старался, ничего поделать не мог. И красивые женщины всех возрастов до, скажем так, среднего, были для него привлекательнее всех других занятий и развлечений. Его тянуло к ним как магнитом, хоть он и поругивал себя частенько за чрезмерную влюбчивость.
"Никогда не иметь никаких дел с чужими жёнами и с девочками моложе семнадцати" - это был главный принцип, придерживаться которого стоило иногда Феликсу большого труда - запретный плод, как известно, всегда сладок.
Оксана для Феликса была именно тем самым запретным плодом, который его своим видом и запахом сводил с ума, но который он изо всех сил не рвал и ужасно из-за этого мучился.
И всё ОТТОГО,ЧТО ЕЙ только-только
должно было исполниться
ШЕСТНАДЦАТЬ!
При такой фигуре, при таком бюсте - шестнадцать! как тут не взвыть?
***
И сейчас, направляясь к её дому, Феликс думал о ней.
Он даже не подозревал, что застанет её дома одну, а мораль дрогнет, когда они встретятся...
Она открыла дверь и обрадовано улыбнулась.
Оказалось, что она так одета, вернее даже сказать, - так раздета, что феликсовы руки, не успел он подойти, сами потянулись к ней, чтобы потрогать.
Феликсу понадобились определённые усилия, чтобы просто полуобнять девушку при встрече и по братски чмокнуть в щёку, а не притянуть к себе за ягодицы и не поцеловать взасос.
"Привет. Как дела?" - началась обычная беседа, когда закрылась за Феликсом, сама собой, дверь, ограждая их от массивных, с классическими завитушками на перилах, лестниц, площадок и в меру любопытных соседей, - ”Заходи. Мои на даче - до понедельника не будет."
"Отлично. Привет. Как сама?" - Феликс говорил, а его руки, не подчиняясь, жили своей жизнью: не отпуская талии девушки, легонько, по очереди, пробегали пальцами по её спине, гладили плечи, касались рук.
Они ощупали и погладили, не привлекая к себе внимания, всё, что не было прикрыто одеждой, исключая, разве что, ноги.
Однако же казалось, что они и на этом не остановятся, - именно они первые осознали, что последний предохранитель вот-вот сгорит. Раньше этому мешало постоянное присутствие где-то рядом её родителей. Теперь же, если ничего ещё не помешает, они может даже овладеют всем.
И тогда уж всё погладят!
Всё потрогают!
***
Ну, а девушка? - спросите вы.
Ну а что девушка? - Если Феликсу в эти минуты не подчинялись только руки - ну и ещё, конечно, тот орган, который вообще сам себе голова - то Оксана уже, похоже, не могла совладать со всем своим телом.
Глаза её с вожделением взирали на Феликса. Упругие груди по очереди и вместе старались прижаться к его груди - для этого она привставала на цыпочки, ибо Феликс был несколько выше её. Бёдра, легонько к нему прижимаясь, приноравливались ко всё более и более твердеющему бугру на его джинсах, а руки же, порхая у пояса, так и норовили освободить и помочь занять соответствующее положение тому, что оттуда вырывалось.
И это всё при всём при том, что они оба делали вид, как будто никакие из их действий не переходят никаких границ,и всё остаётся в пределах допустимых норм.
Мы должны заметить, что наш Феликс уже окончательно потерял голову, а может и вообще сошёл с ума, если не замечал, да и не хотел наверное уже замечать, как приближается семимильными шагами к самому краю той пропасти, не подходить к которой сам же себе наказывал.
Не хотел и не собирался хотеть, но...
***
Если он чего и хотел, то всё заключалось для него в одном уже предмете, в одном единственном слове (как и Лолита, между прочим, состоящем из трёх слогов - и даже язык, по крайней мере, если это русский язык, при произнесении его ведёт себя почти так же, как и с Лолитой, - и там, и там в конце концов, произнося последний слог, он страстно, если так можно выразиться, прижимается к зубам и, легко отталкиваясь от них, рождает это слово на свет),а слово сиё, как и предмет сей -
ОКСАНА.
(Мы думаем это понятно:
- Ок-са-на...
- Ло-ли-та...
Кстати, с возрастом тоже почти порядок. Если и есть разница, то едва ли такая уж существенная. - Что пятнадцать, что тринадцать - всё равно это как-то незаконно и откровенно попахивает...
А впрочем, может быть, не так всё серьёзно. И это не педофилия вовсе. Просто у некоторых юных особ возраст не поспевает за развитием, а как известно, гм...член ровесников не ищет.
В истории - прав Набоков, прав - таких дел примеров тыщи...
И нам всем придётся согласиться, что - может и не от тринадцати, но от пятнадцати точно - от пятнадцати до восемнадцати - возраст для женщины ангельский.
А если она соответствующим образом сложена и не дурна лицом, то обладает прелестью неотразимой: юна, практически невинна (две-три первые романтические связи в счёт не идут),и в то же время уже женственна - короче, девочка и женщина одновременно(кажется кто-то уже говорил так до нас).
Так вот это сочетание сводило с ума очень и очень многих мужчин. Но далеко не каждый из них мог, не обращая внимания на мнение общественности, признаться в этом, удовлетворить свои желания и на том успокоиться.
И не орать потом, на старости лет, превратившись в лысого ханжу, благим матом о недопустимости детского секса и ужасно неполезном совращении малолетних, записывая, причём, в малолетние всех, кому нет двадцати одного.
Мир и без них уже давно измучен криками...
Мы, конечно, тоже не приветствуем крайности, но всё таки в случаях, подобных нашему, считаем, нужна особая оценка. И оценка более объективная, свободная от предвзятости.
Не так уж всё и аморально, если молодой человек хочет молодую женщину, пусть даже она и моложе его на десять лет. Тем более, что она его сама тоже хочет, а на разницу в возрасте ей плевать.
И откуда вы знаете, может они вообще через пару лет поженятся. - Ему будет двадцать восемь, что нетрудно вычислить, а ей восемнадцать - Чудесная разница для любой, самой строгой морали.
Всё, всё, всё! Оставим возражения, тем паче, что история эта не выдуманная, а имела место.
Не перерисовать линию, вычерченную самой жизнью.
Итак, мы оставили наших молодых людей в прихожей, беседующими о пустяках, полуобнявшимися и уже почти на седьмом небе от счастья и ощущения взаимной близости.
Продолжим...)
***
Оксана, кое-как совладав с волной первого возбуждения, пригласила Феликса попить кофе:
"Правда его сначала надо сварить."
Феликс не то чтобы любил кофе, но согласился.
И они пошли вдвоём на кухню. Она чуть спереди, он, не отнимая одной руки с её талии, чуть сзади.
Сейчас он наконец мог незаметно для неё поправить член у себя в штанах, и дать ему занять положение, которое он занять стремился. - Чтобы иметь возможность нормально передвигаться, а не прыгать на одной ноге оттого, что тот почти полностью пролез в левую штанину.
Оксана, обратив всё-таки внимание на то, что её друг чем-то позади неё занимается, а её в это не посвящает, приостановилась.
Феликс, не успев отреагировать, споткнулся о её ноги.
По поводу этого они оба с удовольствием поойкали и стали шутливо объяснять друг другу, что, мол, так делать не хорошо, и "пожалуйста, больше не надо", и "вообще, дайте пройти!" и ещё "проходите, конечно! что вас задерживает?" - тут же учинили игру в "дай пройти - не дам", суть которой, если отбросить лишнее, сводилась к тому, что Оксана, всякий раз оказываясь на пути якобы прорывающегося вперёд Феликса, наклонялась и старалась прижаться своим задом к его переду. Феликс же ей в этом помогал тем, что направлял её движения, поддерживая за бёдра. И в момент соприкосновения тоже чуть-чуть наклонялся, чтобы всё, чему следовало совпасть, совпало. Потом, как бы невзначай просовывал одну руку Оксане куда-то между ног, а второй добирался до груди. И то, до чего уже наконец добирались его руки, откровенно вдруг стискивалось им - как если бы он действительно хотел, приподняв таким образом девушку, отставить её в сторону, чтобы пройти вперёд. Но Оксана сопротивлялась, и это сопротивление якобы мешало Феликсу осуществить своё несгибаемое намерение.
Оксана, надо заметить, очень упорствовала, и её зад, не останавливаясь ни на секунду, яростно тёрся о раздувшуюся ширинку феликсовых штанов. И, будто бы отдирая прилипшие к её телу феликсовы руки, она на самом деле лишь крепче прижимала их к своему лобку и груди.
Оксана была высокой девушкой, чуть-чуть только пониже Феликса, и поэтому ей всё в высшей степени удавалось - наклоняясь, она попадала куда надо, а не, скажем, в коленку.
Волшебные прикосновения её попки сделали своё дело, - разбередили парню душу.
Расчувствовавшись, он развернул Оксану, одной рукой крепко прижал её к себе, ладонью второй взял за затылок и, выдержав минимальную паузу, чтобы она осознала происходящее, впился губами в её полуоткрытый рот.
Девушка, издав изумительный по высоте стон, страстно ответила на поцелуй, прижавшись к Феликсу всем своим трепещущим от переполнявших чувств телом.
(Wha!! Yes!)
Она обвила его руками и согнутой в колене ножкой, практически повиснув на нём, и самоотверженно ёрзала теперь своим, не прикрытым уже ничем, кроме тонких трусиков лоном о грубую ткань его джинсов, - её коротенькая юбка давно сбилась и задралась да пояса.
Сколько времени длилось всё это сумасшествие, обескровленная и наконец скончавшаяся от ран, феликсова совесть отметить не смогла. - Самому Феликсу было не до этого: ему надо было одновременно успеть сделать несколько очень важных дел; а именно:
стянуть с Оксаны лифчик, залезть к ней в трусы - и спереди, и сзади, - помочь расстегнуть свою ширинку, направить туда её маленькие ручки.
И сделать это всё, заметьте, не переставая целовать её губы, шею, глазки; успевая ещё что-то нашёптывать ей на ухо - пусть бессвязное, но ласковое по интонации; и самое главное - не забывая удерживать равновесие, ведь падать в таких случаях вовсе не обязательно. Это только в кино всегда находится рядом диван или мягкая травка, на которые героям легко опуститься - в жизни не всегда так.
В общем, судите сами!..
( ("А судьи кто?" - спросите вы, - "Кому судить-то?"
Набираемся терпения и отвечаем: конечно, ЖЕНЩИНАМ!
Кому ещё тут судить, если не представителям прекрасного пола.
Кому мы ещё позволили бы себя судить?
Мы даже в товарищеские суды на место главного судьи, как правило, сажаем женщину. - Так по крайней мере в кинофильмах отечественных показывают.
Есть у кого-нибудь личный опыт хождения по товарищеским судам?
Что вы там говорите? - Ай, не лезьте вы со своими принципами!
В кино судьи, за редкими исключениями - женщины.
Если даже в жизни это не так, то кино всё равно отражает общую тенденцию к желаемому.)
Итак, перефразируем:
судите сами женщины!
Легко ли, мы вас спрашиваем, быть мужчиной?
И вы, конечно, скажете в ответ, что это безнравственно!
Почему безнравственно, что безнравственно - не суть важно; важно то, что это ваше любимое выражение.
Женщины всегда ждут от мужчин, что они (опять же одновременно) сумеют и о нравственности позаботиться, и о матобеспечении (материальном, не математическом), и в остальном не подкачают.
Но так как от полноты содержания одного, обязательно страдает качество остального, то не лучше ли, ну если не совсем убрать первое, то отменить хотя бы какую-то его часть. Тогда очень многое безнравственное станет нравственным, и будет гораздо легче жить. И вам, и нам, дорогие товарищи женщины.
Честное слово.
Для Оксаны, например (хорошая девочка),всё происходящее кажется достаточно нравственным.
Да и мы знаем, что большинство женщин часто считают допустимым очень многое, если дело касается их непосредственно. Если же нет, то просыпается непримиримая женская нравственность, и берегитесь тогда ей перечить.)
***
Но обратите внимание, что происходит с нашими влюблёнными.
Течение событий убыстряется:
Феликс наклоняется к обнажённой груди девушки, целует её, лижет сосок и даже слегка покусывает; Оксана сладострастно выгибается, встаёт почти что на мостик и непрерывно, громко и с удовольствием, стонет.
Вот Феликс опускается на колени, его руки скользят по телу девушки всё ниже и вслед за руками с её бёдер соскальзывают смятая юбка и трусы. - Взору Феликса открывается самое сокровенное. - И вот когда они спущены до щиколоток, девушка, переступив сначала одной ногой, а затем другой, освобождается от ненужных теперь вещей.
Она вся оказывается во власти всёзнающих мужских рук.
Феликс, не торопясь подниматься с колен, принимается целовать её бёдра, живот. Чуть дольше задержавшись у пупка, засовывает в него свой язык.
(Говорят, это место у женщин абсолютно нечувствительно, но какой-то древний позыв заставляет нас каждый раз снова и снова засовывать туда язык, а женщин - делать вид, что это приятно.)
Потом, опускаясь всё ниже, он добирается почти до лобка, проводит языком по самому краю волосиков, едва к ним прикоснувшись, и, скользнув губами через пах к внутренней части бёдер, он покрывает здесь поцелуями каждый миллиметр её гладкой кожи, начиная от самых колен.
(И до...
Ха-ха-ха!)
По мере того, как влажные поцелуи опять приближаются к её промежности, стоны Оксаны становятся всё громче и откровеннее.
Они, наконец, переходят в крик, когда задыхающийся от волнения Феликс прижимается лицом к её нежному лону, крепко удерживая при этом девушку сзади за попку, покрывшуюся от переживаний гусиной кожей.
Этот, полный страсти и нервного возбуждения, крик отозвался у Феликса каким-то неописуемо сладостным ощущением в пояснице, и ему почему-то захотелось сейчас укусить Оксану, чтобы снова и снова слышать её крик, так на него действующий.
Феликс вскочил, легко, как пушинку, подхватил Оксану на руки и, безошибочно определив направление, - хотя уже почти не видел ничего вокруг из-за охватившего его дикого возбуждения - понёс её в спальню, где стояла большая двуспальная кровать, и которая была уже, оказывается расстелена, и будто бы заранее приготовлена.
( Собственно так оно и было. - Как только уехали родители, а уехали они рано утром, Оксана моментально перебралась из своей комнаты в спальню родителей, где перестелила простынь и, поставив любимую видеокассету с эротическим фильмом, провалялась до обеда в постели, представляя себя на месте героини, мечтая о Феликсе и даже немножко мастурбируя.
( Но не будем на этом заострять внимание.)
И так что, если бы она была в состоянии что-нибудь сказать, то всё равно попросила бы отнести её именно в родительскую спальню, именно на эту двуспальную родительскую кровать, которая, конечно же, больше подходила для любовных утех, чем её собственная.
К тому же в детской и видика нет, и освещение не такое располагающее.
Но это, если бы она была в состоянии что-то сказать. - Оксана сейчас находилась в таком состоянии, что ей было всё едино: хоть в кухне на столе, хоть в туалете на унитазе - лишь бы скорее…
( Правда же, женщины, это, наверное, ужасно, - когда вы хотите уже, аж пищите, а мы всё тянем и тянем, и даже штаны ещё не сняли.
Но в этом литература виновата - как какая статья не попадётся: там всё - прелюдия, да прелюдия. У нас вообще уже растерянность по этому поводу - мы же уже сомневаемся в необходимости для вас... самого произведения. Хотя в душе всё-таки полагаем, что эти статьи лесбиянки пишут.)
***
Как только оксанины нежные ягодицы ощутили свежее прикосновение простыни, а Феликс отпустил её, она со стоном откинулась на спину, закрыла глаза и протянула к нему обе свои руки, стремясь скорее прижаться к нему, такому сильному и страстному, готовая сразу же кончить, как только его тёплый член прорвётся внутрь её тела.
Но Феликс почему-то тянул резину и не торопился её обнять.
Испугавшись, что он вообще куда-нибудь исчез, Оксана открыла глаза и рывком приподнялась на локте.
Феликс, конечно же, никуда не исчезал и был здесь. Он занимался тем, что стаскивал одной рукой через голову свою рубашку, а второй тянул вниз свои трусы вместе со штанами. Причём рубашка, прилипнув, видимо, к его разгорячённому торсу, никак не хотела подчиняться одной только левой руке и упорно не снималась, а правая, будучи слишком занятой штанами, предоставляла левой самой решать свои проблемы.
Словом, Оксана увидела, что её любимый очень торопиться разоблачиться, ему это почти удалось, и самое главное уже свободно от одежды и радует глаз своими размерами и целенаправленностью, но чтобы процесс был более быстрым и окончательным, нужна её помощь. - Она принялась обеими руками стаскивать с него штаны.
Их обоюдные усилия почти мгновенно увенчались успехом.
И вот наши Феликс и Оксана уже лежат в постели.
Им обоим кажется, что их праздник жизни, наконец-то, начался.
Она обхватила своими ласковыми, длинными пальчиками головку его члена и одним движением, как будто взвела курок, оголила её, освободив от скользкой кожицы.
( Наш Феликс не был ни евреем, ни мусульманином, так что Оксане было чего от чего освобождать - это между прочим.
Некоторые называют это дело крайней плотью - мерзкий медицинский термин, оправдывающий зверский обряд обрезания!)
Наконец, наша девочка притянула парня к себе, цепко ухватив за достоинства, чего надо раздвинула и направила внутрь.
Феликс, ощутив, что его член, раздвигая препоны уже протискивается в её восхитительно тесное влагалище, схватил девушку обеими руками за плечи и, издав какой-то низкий горловой звук, одним резким движением всадил его до упора, вероятно достав, таким образом, сразу до самых до глубин и заставив Оксану ещё раз издать крик, очень похожий на первый, но несущий в себе намного больше содержания и страсти.
( Прижмись ко мне теснее,
Держись за буфера
И суй свою морковку
В пещеру Ара-Ра!
/малоизвестный детсадовский фольклор/
Поздравляем всех с первомаем! Ура!)
Май 1993.